Kyzylorda-news.kz В 2024 году классику казахской литературы Абдижамилу Нурпеисову исполнилось бы 100 лет. Он оставил бесценное духовное наследие. Произведения великого писателя переведены более чем на 30 языков мира. Они продолжают будоражить умы большого количества поклонников его творчества. В своей жизни классик всегда придерживался напутствия своего учителя Мухтара Ауэзова: «Иди дальше своей дорогой, но иди лицом к народной правде».
– По рассказам, я появился на свет после смерти деда Нурпеиса. Нурпеис – сын крупнейшего феодала Сламбая. Его современники называли Сулей Сламбай, значит сказитель-златоуст. Он был вхож в Оренбург. Был единственным человеком, который использовал воду талых снегов, выращивал просо и пшеницу. Ныне в таких местах никто не живет. Как только ушло море, как только замерло рыболовство, народ в поисках ремесла и лучшей доли разбрелся кто куда, – писал в своей автобиографии А.Нурпеисов. – Исконная земля моих предков там, где река Сырдарья впадает в Аральское море. Оттуда они переехали в Кокарал. Наши исконные земли находятся на вершине Бел-Арана, у Шыганакского пролива, на полуострове Куланды, что граничит с Мангыстау.
Дед Абдижамила Нурпеис имел мечеть. Дважды избирался волостным правителем. Во время вторых выборов он засватал маленьких дочерей двух знатных людей своему старшему сыну Кариму. Когда через два года Нурпеис скончался в возрасте 53 лет, две дочери Сагира и Зулхия были совсем юными. Получилось так, что никого не осталось дома, кто бы мог ухаживать за скотом, взять бразды в свои руки. Бабушка Сазан умерла раньше Нурпеиса. Бабушка Перизат, на которой после смерти жены женился Нурпеис, была тихой, кроткой и очень наивной женщиной. В этой ситуации все накопленное добро, скот и имущество Сламбая и Нурпеиса оказались добычей – кому в руки, а кому в зубы. В течение года все остальные стали бедными. Но ведь оставались же засватанные дочери известных людей из двух родов, когда предок участвовал на выборах. К этому времени Карим уже возмужал, девушки тоже подошли по возрасту на выданье. Эти люди, почитая дух Нурпеиса, выдали замуж своих дочерей.
У отца А.Нурпеисова было две жены. Абдижамил – сын старшей, байбише. Карим, лишившись отцовского богатства, нашел в себе мужество и силы начать, по существу, новую жизнь. Не чурался работы, бывало, и рыбачил. Был заядлым охотником, имел коня, ружье, гончую собаку, хорошо стрелял. В голодный 1932-й год он прокормил свою большую семью одной лишь дичью. В период коллективизации вступил в рыболовецкую артель. Позднее был избран председателем аульного совета.
Мать Абдижамила Байкенже была домохозяйкой, неграмотной, обремененной заботами большого, постоянно нуждающегося дома. В своей автобиографии А.Нурпеисов писал: «В те годы я, хотя и был босоногим мальчишкой, бегавшим за ягнятами, с мучительной ясностью восприимчивого детского ума сознавал, как трудно жилось моей бедной матери. Как я теперь представляю дорогой мне ее образ, созданный силой памяти и любви, она была обыкновенной, но чрезмерно доброй, сердобольной женщиной. Несмотря на то, что она была первой женой отца, ее молодая, красивая и более удачливая соперница, женщина жесткого характера, легко брала над ней верх, выживала ее из дому, и мать моя не вынесла такого душевного смятения и горя, вскоре заболела и умерла еще совсем молодой».
Отец Карим погиб в годы Великой Отечественной войны в ночном бою под Тернополем, ему шел сорок первый год. Младшие его братья Нажим и Кали сложили головы под Сталинградом.
Абдижамил чаще всего воспитывался в детских домах и интернате. Первые четыре класса учился в ауле. «Это нельзя считать учебой, – писал в своих воспоминаниях А.Нурпеисов. – Например, в тридцать первом году на расстоянии десяти километров от нас находился большой аул Колькора. В том ауле нашей школой был однокомнатный дом молодого рыбака. По словам старших, в тот год учеба началась с опозданием, в октябре. У нас в классе не было доски. Вместо нее использовали ящик для чая, его вешали на стену. В конце декабря меня забрали домой со словами «мать умерла».
Через год та школа закрылась. Лишь в марте следующего года отец посадил сына на коня за спину своего друга Жасекена и отправил в аул Акбасты, что находился в 75 километрах от дома. Здесь мальчик освоил алфавит. В октябре его отправили учиться в начальную школу на полуостров Куланды. Писатель вспоминал, что увидев печатный материал, не успокаивался до тех пор, пока не прочитает его. Подросток читал все подряд, будь то художественная литература или стихотворение, проза или статья, все, что попадет под руку.
- Среди сверстников я отличался широкими ступнями, потому и прозвали меня «Майтабан бала» – «толстопятым, – вспоминал писатель. – Дети постарше, дразнясь, спрашивали: «Хочешь, покажем твой след?» И тут же наскребут, бывало, эти черти кучу песка, шлепнут по ней ладонью, и действительно ко всеобщей потехе получаются точные отпечатки твоих ног. Помню, обижался я тогда, плакал, а теперь смешно.
Абдижамил Каримович хорошо запомнил, как отец, не расставшийся с охотой и в райцентре, куда они перебрались из рыболовецкого колхоза перед войной, натаскивал годовалых щенков. Для выучки приводил самую прославленную гончую. Бывало, говаривал: «Нет такой гончей, которая не настигла бы зверя. Важно не настигать, а брать наверняка».
Глубинный смысл отцовских слов сын понял позже. В самом деле, кем бы ты ни был, если хочешь достичь своей цели, ты должен с малых лет пройти настоящую выучку, познать все тайны мастерства. Счастлив тот, кто не лишен сызмальства мудрой опеки. И другое видится в отцовском совете – стремление к совершенству в навыке, в деле, к полноте победы.
На фронт А.Нурпеисов отправился в августе 1942 года после окончания десятого класса вместе с двумя младшими братьями отца Нажимом и Кали, а также внучатыми младшими братьями Аутеном и Аубакиром. Они сразу же оказались под Сталинградом. На голову аульного мальчишки из далеких приаральских степей со всей тяжестью обрушилась самая кровопролитная и разрушительная война. В одном из боев под Сталинградом погибли четверо младших братьев отца А.Нурпеисова, погиб и сам Карим. Абдижамил был в составе маршевого батальона. В апреле 1943-го его отправили на Южный фронт. Он служил заместителем командира минометной роты. Далее учеба в истребительной авиации, а затем штаб тяжелой артиллерии.
– Наши снаряды при залпе летели на расстояние 20-25 километров, – рассказывал писатель. – Когда речь идет о войне, я не могу утверждать, что участвовал в тяжелейшей битве, что находился в пекле настоящего сражения.
А.Нурпеисов с детства любил книги. И в годы войны не разлучался с ними. Но чтение тогда носило стихийный характер.
– Я до 18 лет ни одной русской книги в руках не держал, – вспоминал А.Нурпеисов. – Только в 1943-м году, зимой, в феврале, впервые прикоснулся. Мы были в небольшом городе. Я жил у одной старухи. В доме у нее имелась единственная книга, толстенная, растрепанная, без обложки. Вот ее я и читал, понимая, правда, с пятое на десятое. Как потом, много лет спустя, догадался, это был «Спартак» Джованьоли.
Вторую книгу на русском языке будущему писателю довелось читать осенью 1943 года на одной из станций в Подмосковье. Там он провел несколько месяцев в резерве офицерского полка. Здесь проходили занятия по тактике, строевой подготовке. Абдижамил устраивался на заднем ряду, под столом на коленях книга. Роман Яна «Чингисхан». Конечно, его постоянное чтение заметили. Пропесочили стишком в стенгазете. Что-то вроде: «На тактике и огневой он профан. На занятиях читает роман».
В мае 1944-го наши войска вошли в Латвию, взяли Ригу, оттеснили немцев дальше. Штаб артиллерийской бригады А.Нурпеисова до осени осел в уездном городке. У соседки хозяев дома, пожилой, очень грамотной латышки по имени мадам Роза, Абдижамил наткнулся на огромную библиотеку. Множество дореволюционных книг рижского издателя Гудкова, труды по философии, истории на разных языках. Однажды кызылординскому солдату на глаза попался роман Эмиля Золя «Разгром» о войне под Седаном в Эльзас-Лотарингии. Это была первая книга на русском языке, которую он более-менее понял всю. Она настолько понравилась Абдижамилу, что повлияла на его роман «Курляндия», который он начал писать после демобилизации. Кстати, никто из критиков об этом влиянии так и не догадался. Сюжет своего первого романа он выстраивал под прямым воздействием книги Золя.
Чуть ранее, в апреле 1944-го, А.Нурпеисов провел неделю в городе Новошахтинске Донецкой области. С одним русским парнем, капитаном, ждали назначения на Южный фронт. В памяти сохранился точный адрес проживания: улица Ворошилова, дом 92. После завтрака русский солдат заваливался на узкую железную кровать с книгой. Это была «Война и мир». Почитает немного и засыпает, а том валится на пол. Абдижамил подбирал его и принимался читать. Так продолжалось два дня. На третий день капитан вместо того, чтобы мирно задремать, вдруг приподнялся и со злостью зашвырнул книгу в угол. Рявкнул: «О чем только не пишут!». А.Нурпеисов дочитал книгу до конца. Хотя толком всего не понял. И русского языка он тогда как следует не знал, а тут вначале и по-французски и по-английски. Но какое-то подспудное, слепое влечение к прозе Льва Толстого будущий писатель все же ощутил. В годы войны он с большим почтением относился к творчеству этого писателя и других великих мастеров слова. Лев Толстой, как и незабвенный Мухтар Омарханович Ауэзов, стали любимыми учителями А.Нурпеисова уже после его литературного дебюта.
Не безразлична была писателю и проблема языка своего народа. Вот что он сказал в своем выступлении в мае 2006 года на пленарном заседании международного ПЕН-клуба в Берлине: «В самом деле, что такое язык как не воплощение духа и души нации? Ибо язык питал и питает живительными соками и формирует традиции, чаяния и нравы, обычаи, искусство и сам менталитет народа… Должен сказать, что не лучше обстоит дело и с языком моего народа. Вот, обрели, казалось бы, желанную независимость. И язык десятимиллионного казахского народа торжественно провозглашен государственным. По закону все вроде правильно. Но воз-то, как говорится, и ныне там. И это вопреки отчаянным усилиям национальной интеллигенции, которая, как следовало ожидать, глубоко и болезненно переживает трагедию удивительно богатого и поэтического языка. Предки завещали его нам, своим потомкам, как высшую ценность и гордость нации, но язык наш, к сожалению, все еще не может в полной мере обрести второе дыхание. И вследствие этого очень уж щепетильного обстоятельства национальное единство казахов, считай, все еще под вопросом. А значит, под вопросом и наша готовность выступать в роли самостоятельных, сильных и воистину полноправных участников глобального диалога народов».
Фото: azh.kz